29.04.2020

История в квадрате: 4

Большая история одного театра и маленькие истории из жизни театра.
1 марта 1985 года состоялась премьера спектакля "Рядовые".
О нём мы сегодня расскажем в рубрике #историявквадрате

Взгляните на фотографию из спектакля - на ней изображены заслуженный артист РСФСР Михаил Кашаев, арт. Иван Борискин и народный артист РСФСР (1988 - народный артист СССР) Лев Раскатов.



Пьеса Алексея Дударева была написана к 40-летию Победы в Великой Отечественной войне. Сразу к постановке пьесу взяли Ленинградский БДТ, реж. Г.А.Товстоногов, Малый театр (Москва), реж.Б.А.Львов-Анохин, Русский драматический театр Белорусской ССР им. М. Горького.
В Иванове поставил её режиссёр Б.Н.Соловьев.

Здесь не было батальных сцен, это кратковременные передышки между боями, в которых солдаты, мужественные и храбрые в бою, оставались со своими думами, со своей болью. Драматурга и режиссёра интересовали характеры всех персонажей спектакля и тех пятерых, оставшихся от сильно поредевшего взвода под командованием старшины Дугина (М.Кашаев), бывшего партизана Дервоеда (Л.Раскатов), ожесточившегося за время войны Сергея Буштеца (И.Борискин), совсем молодого бойца, с прилипшим к нему прозвищем - Одуванчик (В.Коренной и Н.Максимов) и Матвея Соляника (С.Князев).
События пьесы «Рядовые» происходили в 1945 году, под Берлином, в последние дни войны.

Взгляните на программку спектакля:
"Рядовые" А.Дударев
Героическая драма в двух частях

Режиссёр-постановщик - Борис Соловьёв
Художник - Станислав Шавловский
Музыкальное оформления Юрия Лаптенко

Действующие лица и исполнители:
Дугин - засл. арт. РСФСР Михаил Кашаев
Дервоед - нар. арт. РСФСР Лев Раскатов
Буштец - Иван Борискин
Соляник - засл. арт. РСФСР Сергей Князев
Одуванчик - Владимир Коренной, Николай Максимов
Марья - Галина Лобачёва
Лида - Светлана Кузьмина
Вера - Валентина Кравченко, Ольга Раскатова
Люська - Лариса Лилик
Женщина - засл. арт. РСФСР Елена Буниковская, засл. арт. РСФСР Вера Краснослободская
Лейтенант - Виктор Александровский
Глухонемой - Нина Кутьина



Художником Станиславом Шавловским на сцене были возведены разрушенные стены немецкого костёла, наваленные обломки кирпича, щебня, опилки, которые были выкрашены в цвет золы.
Здесь, в минуты небольших затиший, и открывалась душа каждого, преследовали воспоминания, и здесь нестерпимо жгла тоска по близким. Сильный эмоциональный эффект давало звёздное небо, которое вызывало тревогу в душе Дугина (арт.М.Кашаев):
"Звёзды сегодня низкие… После первой контузии будто душу из тела выбило… И тогда они такие были… Крупные, холодные, аж звенят… Лежу… И меня тянет вверх, тянет меня, как трясина засасывает, будто выливаюсь куда-то к чёртовой матери…".

Здесь, в минуты страшных воспоминаний Дервоеда (арт. Л.Раскатов) в проёме стены появлялась его погибшая Марья с ребенком на руках.
С гибелью каждого персонажа, вспыхивало пламя вечного огня, бросая отсвет на остов костёла.
___________________
Шавловский Станислав Семёнович.
В середине 70-х закончил Ленинградский театральный институт, мастерская Эдуарда Кочергина. Работал в театрах Красноярска, Орла. Более тридцати лет плодотворно работает во многих театрах России и ближнего зарубежья. Главный художник Владимирского академического театра драмы.
Лауреат Государственной премии РФ,
лауреат областной премии им. Е. Евстигнеева (2008г.)
___________________



Под звуки метронома медленно уходит свет из зала, освещается пламя вечного огня, наступает полная темнота и яркая вспышка освещает полутемную сцену - так начинается спектакль. В проёме стены показалась женская фигура (арт. Г. Лобачева), напоминающая Богоматерь с завернутым в одеяльце младенцем на руках. Только что закончился уличный бой, и на сцене появляется Дервоед: "Что ты ходишь за мной, Марья, отпусти душу мою. Прости ты меня, извёлся я весь... "
Партизан Дервоед видел, как сжигали его жену и ребенка. но не мог ничего сделать, возвращаясь из разведки он должен был доставить документы, определявшие судьбы сотен людей. Теперь, в каждом бою, он ищет смерти, но судьба оставляет его жить, а воспоминания о виденном причиняют ему жестокие страдания.
Д у г и н. Чего ты всё молчишь?
Д е р в о е д. А о чём говорить?
Д у г и н. Рассказал бы, как партизанил…
Д е р в о е д. Стрелял…
Д у г и н. Дома кто-нибудь есть?
Д е р в о е д. Никого…
Д у г и н. А были?
Д е р в о е д. Все были…
Д у г и н. Рассказал бы…
Д е р в о е д. Чего рассказывать? Хлеб она пекла партизанам… значит… Оно ничего… Хлеб вкусный был… Корочка такая… Аж в темноте блестела… Мы муку привозили… а она пекла… Марья, значит… Вот… (Улыбнулся.) Оно ничего… Выдал кто-то…

Монолог Льва Раскатова (Дервоеда ) о гибели семьи - вершина мастерства. Как это можно было сыграть! Как выдерживало сердце актера?! Очень скупыми красками, как будто извиняясь, неспешно рассказывает он об этой страшной картине, которая преследовала его. И всякий раз, когда его накрывали воспоминания, в проеме разрушенного костела показывалась Марья. Воспоминания давили, чувство вины - еще больше.
Вспоминает засл.арт. РФ Галина Лобачёва(исполнительница роли Марьи): " Как я это играла...внутренний голос подсказывал и режиссер, Борис Нифантьевич настаивал - никакой монументальности, торжественности. Её образ - предельно живой, никаких лишних движений. Чем она его (Дервоеда) и задевала, потому что живая, как в жизни. Он страдал, закрывался."

Фото: Дервоед- арт. Лев Раскатов



Иван Борискин (исполнитель роли Буштеца): "Я очень любил играть этот спектакль и каждый раз восторгался Мишей (Кашаевым) и Львом Викторовичем. Так всё точно выстроено, тонко и просто, через душу и сердце. Лев Викторович- актёр такого масштаба, человек умный и чуткий. Он ничего не наигрывал, не давил ни на какие чувства зрителя, он просто жил на сцене, но такая тоска в его герое была, такая опустошенность, и доброта..."
У Ивана Борискина персонаж был, напротив, казалось, лишённый всех душевных качеств. Прямо из-за свадебного стола Буштеца призвали в армию. Люська-то и женой его не успела стать... Война не оставила в его душе ничего, кроме ожесточения. Он чуть не совершил самосуд над Соляником, который в бою, где каждый боец на счету, не смог выстрелить в человека, даже если он фашист. Кульминационной для него была сцена, когда Дервоед привёл двух только что освобожденных из концлагеря женщин, чтобы накормить, Буштец узнает в беременной - Люську. Он слышит из её рассказа, что фашисты надругались над ней. Кажется, все чувства, кроме ненависти и мести, выжжены в его сердце. И он не находит сил, чтобы подойти к ней и обнять. хотя и понимает, что она ни в чем не виновата.
Вспоминает Иван Борискин:
"Мы эту сцену называли "Голгофа". Как её сыграть?! Я стоял у портала. Борис Нифантьевич говорит: "Вожмись в стену, прилипни к ней, чтобы вокруг твоей фигуры образовалось как будто выжженное пятно." Долго не получалось. И тут мне в голову пришла молитва, словно ангел говорит: "Крестом распеньшись". Меня как парализовало. Руки раскинул, режиссер кричит: "Смотри в одну точку, поверх кресел зрительских". Вот тогда получилось, вот тогда я почувствовал как играть это."

Д е р во е д. Оно всё так… но догнать надо… Не наша с тобой это война, Сергей… Не мы её вынесли, а они… бабы наши… догнать надо… Дитё, оно дитё… Нашей воды из криниц попьёт, под нашим солнцем погреется. Наших песен наслушается… Оно и нашим будет… Оно догнать надо… Успокоить…
Буштец не шевельнулся.
(Кричит.) Догони!!!
Б у ш т е ц сделал движение и как подкошенный рухнул на пол.
Б у ш т е ц. Не… могу… (Тоже кричит.) Не могу!!!
Иван Борискин вспоминает: "...тоже долго подходил и к этой сцене. Она-любимый человек, а простить не смог. Струсил. Я медленно опускался, ноги не держали, наклонялся сгребал руками этот пепел и хватаясь руками за лицо, голову, размазывал его. Выжженная душа...Этой сценой Буштец ставил точку в своей жизни. И погибал он вскоре, от случайного осколка. Режиссер предостерегал, не играй мерзавца, он - в стопоре, сам себя затравил, он не знает как дальше, в мирной жизни, жить."



Старшина Дугин (М.Кашаев) был ранен и теперь лишён возможности иметь детей, сам на себя он написал похоронку и отправил жене. Уверен был, что не имел права лишать жену счастья. А когда она, майор медицинской службы, нашла его, её часть оказалась по соседству, он сообщил ей, что полюбил другую. Вера чувствовала, что это не так и что-то гнетёт его, но он был непреклонен.
В е р а. Господи, Володька… Ты же любишь меня…
Д у г и н. Уходи!
В е р а. Любишь!
Д у г и н. Я ни в чем перед тобой не виноват Вера… Война… окончится проклятая – выходи замуж…
В е р а. Что ты говоришь
Д у г и н. Выходи замуж и как можно больше нарожай детей… Сколько сможешь! Нас повыбивала к чертовой матери…
В е р а (отчаянно). Объясни!!!
Д у г и н. Что тебе объяснить?! (Долгая пауза.) Под Курском был ранен. В позвоночник…
В е р а. И что?..
Д у г и н. Ни мужем, ни отцом я уже быть никогда не смогу… Никогда. Ни для кого.
В е р а. И это все?
И ты… мне… сам… послал похоронку? Сам… послал???
Пауза. Вера с размаха ударила мужа по лицу.
Негодяй!!!
Д у г и н. Выхода не было, Вера!
В е р а. Дуррак!
Д у г и н. Это не тот груз, который может взять на свои плечи женщина!
В е р а. Тупица! Кретин! Что ты знаешь про женщин, идиот? (...) Только я прошу тебя: не погибни, пожалуйста… Пожалуйста, не погибни…

Но он погибнет, получив смертельное ранение.
Михаил Кашаев очень тонко проводил эту линию. У его Дугина, человека военного, казалось, строго подчиненного жёстким военным будням, накрывало ощущение тоски, не подвластного воле, особенно ночью в период затишья. - Звезды, много звезд - они давили. Звезды как дурной знак. Такими же они были тогда, перед тем ранением, такие они и сейчас... И такая душевная боль сжимала его сердце.
Справедливый к бойцам, умный и тонкий командир, решил уйти из ее жизни, но ушел навсегда из своей... Здесь, в развалинах, он наткнулся на прятавшегося немецкого подростка. Дугин даже пистолета не достал - ведь ребёнок же! А он и выстрели в него... Последними его словами были: Вера-а!!! Услышь меня!!! Прошу!!! Услышь…
Повернулся и пошёл. У пролома остановился, поднял руки,
как будто хотел обнять весь мир, и все его страдания.
Я люблю тебя, Вера!!! Я люблю тебя!!!

Обратимся к воспоминанию заслуженного артиста РСФСР Михаила Кашаева о спектакле 



Всех персонажей спектакля объединяла нерастраченная сила любви к дому, к близким. Она мощно передавалась в зал.
Спектакль начинался с сообщения: "Если каждого советского человека, погибшего в годы Великой Отечественной войны, почтить минутой молчания, - молчать придется 40 лет."
А заканчивался он, как и начинался - на сцене оставался один Дервоед,только сейчас он был единственным живым, с мертвым Буштецом на руках:
Оно ничего… Ты усни… А я пойду… Я доложу… Оно надо…
Он так и застыл, прижимая Буштеца к груди. И в этот миг
в проломе вспыхнуло разноцветное зарево. Загрохотали автоматы, винтовки,
пистолеты. К звездам летели трассирующие пули. Нарастала канонада.
И из этой канонады вырос радостный крик-стон: «По-бе-е-е-еда-а-а!!!»
В просвете появлялась Марья.
Раскатов - Дервоед вставал на колени:
Прости... Прошу тебя, Марья. Мы больше не будем, мы больше никогда не будем...